Безумнаго бо убивает гнев, заблуждшаго же умерщвляет рвение

Ибо безумного убивает гнев, а заблуждающегося умерщвляет рвение. Мудрый тщательно исследует все это, а глупый ничего этого не замечает. Это означает, что Бог убивает гневом безумного, а заблуждающегося умерщвляет ревность Божия. То есть слова «гнев убивает безумных» он говорит, как мне кажется, о грешниках. Безумного, говорит, убивает гнев, а с разумным ничего не происходит. Ибо тут нет места гневу.

Комментарий на Книгу Иова.

Так, глупца убивает гневливость, и несмысленного губит раздражительность

Исторический смысл

После осмеяния Иова, он тотчас добавляет рассуждение, говоря:

Так глупца убивает гневливость, и младенца убивает зависть

Истинно говорит Елифаз, но неистинно на Иова. Вина (culpa) гнева столь велика, сколько и скверна. – Конечно, это суждение было бы верно, если бы не было выдвинуто против мужа столь великого терпения. Но мы обсуждаем то, что говорится, хотя слушатель и отвергает это по своей добродетели, для того, чтобы показать, как справедливо было бы то, что предсказывается, если бы не было несправедливо направлено против блаженного Иова, как написано: «Ты же, Господи судишь со снисходительностью» (Прем. 12:18). Нам должно в высшей степени знать, что всякий раз, когда мы сдерживаем бурные движения души добродетелью кротости, мы пытаемся восстанавливать подобие Создателя. Ибо, когда гнев разрывает тишину ума, он приходит в замешательство, и истерзанный и встревоженный, остается в противоречии с самим собой, лишенный внутренней силы подобия. Следовательно, мы должны понять, сколь велика вина гнева, из-за которой, поскольку утрачивается кротость, повреждается подобие высшего образа. Мудрость теряется посредством гнева, чтобы больше не замечалось то, что должно быть изгнано, как и написано: «Гнев покоится в недрах глупого» (Еккл. 7:10). Ибо когда гнев возбуждением приводит ум в замешательство, он, конечно, затмевает свет понимания. Жизнь теряется из-за гнева, даже если кажется, что мудрость еще сохраняется, как и написано: «Гнев губит и разумных» (Прит. 15:1), потому что смущенный дух, конечно, ничего не постигает, даже если что-то еще может рассудительно понимать. В гневе оставляется справедливость, как написано: «Ибо гнев человека не творит правды Божией» (Иак. 1:20), потому что взволнованный ум ожесточает суждение своего размышления, и считает правильным все, что возбуждает ярость. Из-за гнева утрачивается прелесть общественной жизни, как написано: «Не дружись с гневливым и не сообщайся с человеком вспыльчивым, чтобы не научиться путям его, и не навлечь плети на душу твою» (Прит. 22:24–25). А так же: «Кто может жить с человеком, дух которого податлив к гневу?» (Прит. 18:14). Поэтому тот, кто силой человеческого разума не обуздывает себя, должен жить один, словно зверь. Из-за гнева расстраивается согласие, как написано: «Муж ретивый рождает ссоры. И муж гневливый выкапывает грехи» (Прит. 15:18). Разумеется, сердитый человек выкапывает грехи, потому что даже плохих, которых он подстрекает к раздору, он делает еще хуже. Из-за гнева утрачивается свет истины, как написано: «Солнце да не зайдет во гневе вашем» (Еф. 4:26), потому что, когда гнев окутывает мраком смятения наш ум, Бог скрывает от него луч Своего познания. Из-за гнева изгоняется чистота Святого Духа, о котором, согласно древнему переводу написано: «На ком почиет дух Мой, если не на смиренном и тихом и боящимся слов Моих»? (Ис. 66:2). Следовательно, если гнев прогоняет тишину ума, он заполняет собой обиталище Святого Духа, и удалением Его опустошает дух, который скоро приходит к явному безумию, и разрушается своими внутренними помышлениями до основания.

Образ разъяренного изображен яркими красками. – Ибо от распаления муками своего гнева сердце бьется, язык путается, лицо пылает, глаза становятся дикими, и друзья перестают узнавать. При этом рот испускает крик, но чувство не знает, что говорит. Следовательно, тот, кто долго одержим им, не знает что делает. Поэтому часто случается, что гнев пробивается к рукам, и так как разум отступает далеко, он становится более сильным, дух уже не может сдерживать себя, так как приобрел иную силу. Ярость, удерживая внутри плененный ум, как госпожа членов, заставляет их производить наружу удары. Иногда же она не использует руки, но язык обращает в стрелу злословия. Ибо извращенный человек просит с мольбами гибели брата, и желает, чтобы Бог совершил то, что он сам либо боится сделать, либо стыдится. И получается, что он совершает убийство желанием и словом, даже если удерживает руки от поражения ближнего. Иногда гнев заставляет взволнованный ум проявлять спокойствие, как будто из рассудительности, и не выходит наружу посредством языка, но внутри разгорается еще сильнее, так что при этом всякий гневающийся избегает беседы с ближними, и ничего не говоря, не показывает насколько он враждебен. Иногда эта рассудительность суровости изображается через строгий порядок управления, однако, если внутри тщательно поддерживается образ рассудительности. Иногда же, в то время как взволнованный дух удерживается от привычной речи, вследствие прохождения времени, он совершенно отдаляется от любви к ближним, и на ум приходят более резкие побуждения, и возникают новые поводы, которые раздражают сильнее, и тогда в глазу гневающегося соломинка превращается в бревно, а гнев сменяется ненавистью (odium). Часто гнев, замкнувшись внутри ума, разгорается в тишине еще сильнее, и бесшумно образовывает громкие слова, и ум внушает себе слова, которые ожесточают его, и он, взволнованный, отвечает еще суровей, словно ставя себе целью испытание. На это Соломон намекает, говоря: «Ожидание нечестивых – гнев» (Прит. 11:23). Так получается, что взволнованный дух в тишине воспринимает еще больший шум, и пламя подавляемого гнева изнуряет его еще сильнее. Поэтому некий мудрец прежде нас сказал: «Помышления гневающегося – ядовитое потомство, они пожирают собственную мать – ум».

Четыре образа распаления гневом. – Но должно знать, что одних гнев распаляет скорее, но и оставляет легче. Иных же с трудом возбуждает, но дольше удерживает. Ибо, действительно, одни подобны зажженному тростнику, когда они сильно шумят, они, словно производят звук треска огня. Они быстро порождают огонь, но тотчас сгорают, и превращаются в тлеющую золу. Другие же подобны тяжелейшим и крепчайшим деревьям. Они с трудом подхватывают огонь, но, однако, разгоревшись, очень нелегко гасятся, и так как они более медленно возбуждают себя к резкости, они дольше сохраняют в себе огонь ярости. Но есть и другие, которые хуже и тех, которые охватываются пламенем ярости быстрее, и тех, которые труднее угашают его. Иные же и возгораются медленно, и гаснут быстро. Конечно, в этих четырех видах, читатель определенно узнает, что последний приближается к идеалу мира в большей степени, чем первый, и что третий превосходит во зле второй. Но какая польза оттого, что мы сказали каким образом ярость (iracundia) охватывает ум, если не показываем, как ее должно обуздывать?

Гнев обуздывается двумя способами. – Ибо двумя способами можно обуздывать гнев и отучать от него дух. Первый состоит в том, что ум, прежде чем начинать делать что-либо, должен взвесить все унижения, которые может претерпеть, и, помышляя о поношениях Искупителя своего, приготовить себя к бедствию. Естественно, тот, кто осмотрительно предусмотрел то, что [может] случиться, предвидением укрепляет себя. Ибо ничего непредвидящий, настигается бедствием, подобно тому, как спящий подвергается нападению врагов, и неприятель убивает его скорее, потому что поражает не оказывающего сопротивления. Ибо кто по причине беспокойства предчувствует неминуемую беду, тот, ожидает вражеского нападения, словно бодрствуя в засаде, и потому энергично готовится к победе, так как враг думает захватить его внезапно. Следовательно, дух перед началом всяких дел, должен тщательно обдумывать все, могущее случиться бедственное, чтобы, размышляя об этом, он всегда был защищен от него броней терпения (patientia), и чтобы ни приближалось, предвидящий преодолеет, и то, что приближается, будет считать прибылью. Второй способ сохранения кротости состоит в том, чтобы мы, когда видим чужие грехи, помышляли о наших собственных проступках, которыми мы превосходим других. Разумеется, когда мы созерцаем нашу собственную слабость, мы можем оправдать зло других. Ибо тот, кто благоговейно помнит, что он, возможно, сделал то, за что должен пострадать, терпеливо переносит нанесенную обиду. И словно огонь гасится водой, когда в душе вздымается ярость, а ум вспоминает свою вину (culpa), так как он стыдится не воздерживаться от грехов, когда он вспоминает, что часто [сам] прегрешал либо против Бога, либо против ближнего.

Один гнев происходит от невоздержанности, другой от ревности. Первый ослепляет очи, второй так возбуждает, что приводит к более ясному видению. Прежде всего, должно хорошо знать, что один вид гнева происходит от невоздержанности, а другой от ревности. Один рождается от порока, другой от добродетели. Ибо если бы ни один гнев не возникал от добродетели, то страсть Финееса не укротилась бы мечем Божественной кары. Так как Илий не имел этого гнева, то он, неминуемо возбуждал против себя движения Божественного мщения. Ибо, поскольку Илий равнодушно относился к порокам подчиненных, то поэтому против него и возгорелся гнев Вечного Управителя. Об этом говорится Псалмопевцем: «Гневаясь, не согрешайте» (Пс. 4:5). Конечно, те, которые желают гневаться исключительно на самих себя, а не на согрешающих ближних, неверно понимают это место. Ибо, если нам предписывается любить ближних как самих себя, то мы должны гневаться на ошибки ближних как на наших собственные недостатки. Об этом говорится Соломоном: «Гнев лучше, чем смех, потому что через печаль лица выпрямляется дух согрешающего» (Еккл. 7:3). Об этом снова говорит Псалмопевец: «Омрачается от гнева глаз мой» (Пс. 6:8). Конечно, гнев, который происходит от порока ослепляет очи ума, гнев же, который происходит от ревности возбуждает, ибо созерцание рассеивается, так как не может быть воспринято неспокойным сердцем, когда дух сотрясается справедливой ревностью. Ибо ревность о справедливости вызывает беспокойство ума, затмевает взор его, и он в возбуждении не видит высшего, которое ясно различал, будучи спокойным. Но после он возвращается назад к высшему, от которого он отступал, чтобы не видеть до времени. Ибо ревность о справедливости являет вечное чуть-чуть позже в тишине обильнее, потому что из-за возбуждения некоторое время скрывала его. И так как ум не видит, он возбуждается, и таким образом он возвышается, чтобы проясниться для видения того, что более истинно: так мазь наносится на глаз немощного, и зрение полностью теряется, но чуть позже он, утратив его на время, вновь обретает его уже уверенно. Возбуждение никогда не сочетается с созерцанием, ибо взволнованный ум не имеет силы видеть то, что с трудом может замечать, будучи спокойным, потому что и луч солнца не различается, когда облака застилают лик небес, и взволнованный источник не отражает образа смотрящего в него, потому что он подергивается рябью и поэтому искажает изображение, но, будучи спокойным, показывает его в подлинном виде.

Должно остерегаться, чтобы гнев, происходящий от ревности, не господствовал над разгоряченным умом. – Но, когда дух возбуждается ревностью, должно всячески заботиться, чтобы гнев, который поднимается как орудие добродетели, не стал властвовать над умом, и не предписывал словно господин, но как служанка, готовая оказывать услуги, стоя позади разума, никоим образом не опережая. Ибо он тогда сильнее возбуждается против пороков, когда, порабощаясь, служит разуму. Хотя гнев и может возникать от ревности, но если он неумерен, он побеждает ум, и далее совсем отказывается служить разуму, и бесстыдно настолько расширяет себя, насколько считает добродетелью нетерпимость порока. Поэтому тот, кто возбуждается ревностью о справедливости, прежде всего, должен остерегаться того, чтобы гнев не превратился в господина ума, но, соблюдая время и меру в обличении греха, рассуждением искусно ограничивать порывы взволнованного духа, сдерживать ревность, и страстные волнения полагать под власть невозмутимости. Итак, получается, что мститель наказывает других более справедливо, если он сначала становится победителем самого себя. Так как он желает исправлять проступки согрешающих, то прежде чем исправлять их, он должен возрастать в терпении, рассуждать, выходя за пределы своей горячности, и не отступать, возбуждаясь ревностью о справедливости, далеко от самой справедливости. Но, поскольку мы сказали, что даже достойная похвалы ревность о благе затмевает очи ума, ныне справедливо говорится: «Так глупца убивает гневливость» . Это если бы прямо было сказано: «Гнев, происходящий от ревности, смущает мудрых, гнев же происходящий от порока убивает глупых, потому что первый ограничивается разумом, второй же неразумно господствует над покоренным умом». Хорошо же добавляется:

И младенца убивает зависть

Завистливый завидует потому, что считает себя меньшим. – Ибо мы не можем не завидовать, если считаем кого-либо лучше нас. Следовательно, младенец есть тот, кто убивается завистью, потому что он сам о себе свидетельствует, что он меньше того, которому завидует. Так лукавый враг из-за зависти овладел первым человеком, ибо он, когда утратил блаженство, чувствовал себя меньшим, по отношению к его бессмертию. Так Каин впал в совершение братоубийства (Быт. 4:5–7), из-за того, что его жертва была отвергнута, он разгневался, потому что ставил себя выше того, чью жертву принял Бог: он не хочет, чтобы он был лучше его, и убивает его, чтобы его не было вообще. Так Исав стремился преследовать брата (Быт. 25:34; 27:41), потому что утратил благословение первородства, однако, он сам продал его ради вкушения чечевицы, а потом оплакивал, так как стал меньше того, которому предшествовал рождением. Так братья продали Иосифа проходящим Исмаильтянам (Быт. 37:27-28), потому что, узнав тайну откровения, они пытались противиться его преуспеянию, чтобы он не стал лучше их. Так Саул преследовал подчиненного Давида метанием копья (1 Цар. 18:11). Потому что чувствовал, что он с каждым днем возрастает в достижении добродетели, и опасался, чтобы он не усилился более его. Итак, тот, которого убивает зависть, есть младенец, потому что, если бы он не ощущал себя меньше, он не печалился бы о благе другого.

Древний змей в зависти употребляет и изрыгает весь свой яд. Описание зависти. – Но среди этого должно знать, что, хотя через всякий грех, который совершается, яд древнего врага проникает в человеческое сердце, однако, в этом бесстыдстве, змей употребляет все свои средства и испускает заразу злобы. Без сомнения об этом написано: «Завистью диавола смерть вошла в мир» (Прем. 2:24). Ибо, когда тление зависти повредило покоренное сердце, даже внешние проявления возвещают, насколько сильно безумие обдержит дух. Разумеется, цвет лица приобретает бледность, очи удручаются, ум воспламеняется, и члены холодеют, бешенство зарождается в мыслях и скрежет в зубах. И когда ненависть, возрастая, скрывается в тайниках сердца, скрытая язва буравит сознание слепой печалью. Оно не желает радоваться ни о чем собственном, потому что мука, причиняемая им себе, ранит изнывающий ум, терзая его из-за счастья других. И насколько строение чужого дела возводится к высоте, настолько глубже основание ума подкапывается завистью. И поскольку другие преуспевают, ум впадает в более тяжкое состояние, и в этом падении разрушается даже то, что считалось хорошо исполненным. Поэтому хорошо говорится через Соломона: «Жизнь плоти, здоровье сердца; зависть – гниение костей» (Прит. 14:30). Ибо что обозначается плотью, если не некая слабость и изнеженность? И что обозначается костями, если не великие дела? И часто случается, что некие, обладающие истинной непорочностью сердца, кажутся слабыми в некоторых своих делах. Другие же совершают перед человеческими глазами великие дела, но, внутри они, однако, чахнут от заразы зависти, по отношению к благу других. Следовательно, хорошо говорится: «Жизнь плоти, здоровье сердца; зависть – гниение костей» , потому что если сохраняется непорочность ума, они, даже если снаружи слабы, то со временем укрепляются. И справедливо добавляется: «Зависть – гниение костей», потому что через порок зависти, пред очами Божьими гибнут даже великие дела. Ибо то, что кости истлевают, означает, что погибают даже некие великие дела.

Ослабление и смерть зависти есть несовершенная и совершенная любовь к вечности. – Но для чего мы говорим все это о зависти, если не сообщаем каким бы то ни было образом о том, как она исторгается? Ибо трудно не завидовать тому, кто жаждет обрести то, что принадлежит другому, потому что, что бы временное ни приобреталось, оно становится настолько менее ценным, насколько распределяется между многими. И потому зависть терзает ум того, кто их желает. Ибо то, что он жаждет другой либо полностью похищает, либо берет нечто от общего количества. Следовательно, тот, кто желает быть совершенно свободным от язвы зависти, должен любить то наследие, которое не ограничивает число сонаследников, которое для всех одно, и для одного все. Оно подается настолько обильно, насколько увеличивается количество принимающих его. Следовательно, ослабление зависти есть возрастающее стремление к внутренней сладости, и полная смерть ее – совершенная любовь к вечности. Ибо ум, когда воздерживается от стремления к вещам, настолько более любит ближнего, насколько менее в преуспеянии его видит ущерб себе. Если он совершенно воспламеняется любовью к небесному отечеству, то, он вполне утверждается в любви к ближнему, без всякой зависти, ибо, когда он не желает ничего земного, тогда уже нет ничего, что бы противоречило его любви к ближнему. Конечно, что есть любовь, если не иной глаз ума? Если он покрывается пылью земной любви, то вскоре зрение повреждается, и, притупившись, удаляется от [видения] внутреннего света. Но, так как тот, кто любит земное есть младенец, взрослый же тот, кто стремится к вечному, то это может быть понято соответствующим образом: «Зависть убивает младенца», потому что он еще не умирает от недуга чумы, если еще не обессилел в желаниях.

Моралии на книгу Иова.

Так, глупца убивает гневливость, и несмысленного губит раздражительность

Если же, несмотря на это, он будет роптать, проявлять нетерпеливость, то его постигнет участь глупца, призывающего на себя своим ропотом божественный гнев (ср.: Еккл. 10:4). Дальнейшее (ст. 8) описание «глупца» теми же чертами, что и нечестивого (Пс. 36:5-6), дает понять, что под глупцом Елифаз разумеет грешника.

Толковая Библия.