На стражи моей стану, и взыду на камень, и посмотрю еже видети, что возглаголет во мне и что отвещаю во обличение мое
В этих словах раскрывается нам пророческая тайна. Обыкновенно святые, если они хотят узнать что-нибудь от Бога и получить откровение о будущем, стараются как можно больше удалить свой ум от развлечений и забот, и всякого житейского попечения и, таким образом, имея и сохраняя его свободным и спокойным, восходят тогда как бы на некоторый холм, на стражу и скалу, для созерцания того, что хочет открыть им Господь знаний; ибо все низкое и презренное в мыслях отвратительно Ему; ищет же сердец способных возлететь на высоту и подняться над земными делами и привременными делами; ибо написано: «яко Божии державнии земли зело вознесошася» (Пс. 46:10). И опять: «птенцы… суповы (коршуна) высоко парят» (Иов. 5:7); ибо ум святых очень возвышается над тленным и земными делами. Посему «стану, – говорит, – на стражи моей», то есть упражнением и подвигом приобрету себе трезвенность, опять почищу ум, освобожу его от мирской заботы, поднимусь как бы на камень, то есть к некоторой непоколебимости возвышенному постоянству мыслей. Находясь там, как бы с вершины горы буду созерцать умом, какие могут быть ко мне слова от Бога, и что сам я буду говорить, если Бог восхочет обличить меня за то, что я неосмотрительно сказал: «вскую призираеши на презорливыя? премолчаваеши егда пожирает нечестивый праведнаго?» (Авм. 1:13).
Толкование на пророка Аввакума.
На стражи моей стану, и взыду на камень, и посмотрю еже видети, что возглаголет во мне и что отвещаю во обличение мое
Под «стражей» пророк подразумевает трезвение ума и безмолвие мысли, в котором рождается вследствие [своей] предельной чистоты и неподдельности ведение неизреченных [тайн], и оно делается явным для души. Трезвение ума называется «стражей», поскольку оно убеждает душу ухаживать и заботиться о своих листьях, или частях, ибо когда помыслы души собираются вместе к ее уму, а ум, в свою очередь, не удаляется от сердца, но устремляется к нему, лелея попечение о [горнем] и ища Царства Божия, тогда таковое усердие и попечение становится стражем частей души, через самого себя соблюдающим достоинство главнейших добродетелей. Трезвение постигает страх Божий, порождает отдохновение от скорби, является повивальной бабкой при рождении [духовного] восхождения и экстасиса.
Слова о трезвении. Его же Слово о бдении и молитве.
На стражу свою я стану и утвержду ступень на укрепление, и буду созерцать, что бы видеть, что будет сказано мне, и что я буду отвечать обличающему меня
Симмах перевел более ясно: «Как сторож я буду стоять на каланче и буду стоять, как прикованный, и буду внимательно смотреть, чтобы видеть, что будет сказано мне и что я отвечу и возражу против обличающего меня.» – Вместо «укрепления» и «камня» – что́ Симмах перевел словом: «прикованный» (inclusus, conclusus), – в Еврейcком стоит masur (םצזר), которое Феодотион перевел «круг», Акила и Пятое издание переводят: «место окруженное циркулем».
На первый вызов со стороны пророка Господь отвечал: ,,Присмотритесь к народам и смотрите, и удивляйтесь, и изумляйтесь“. В свою очередь пророк на это как бы в раскаянии о прежде сказанном, правда, смягчил свой вопрос словами: Господи Боже мой, святый мой! и мы не умрем (Авм. 1, 12); тем не менее вместе с почтением и прославлением Бога он настойчиво спрашивал у Него: Очи Твои непорочны для того, чтобы не видит зла и смотреть на беззаконие Ты не можешь (Авм. 1, 13). Почему не посмотришь Ты на делающих беззакония, и безмолвствуешь, когда нечестивый поглощает того, кто более праведен по сравнению с ним. А в чем состоит поглощение праведного, это он указал подробнее по частям: люди бывают, как рыбы морские и как пресмыкающиеся; и все влекутся к погибели удою, сетью и неводом, и нет конца их избиению. Итак поелику он пророк, то он настоятельно вопрошает, но говорит, что он сомневается, чтобы после ответить всем то, что́ будет ему отвечено: Он говорит: На страже своей я стану, т. е. в восхищении Духом пророческим, и буду смотреть, что́ последует за тем после плена народа и после падения города и храма. Или же иначе: ,,Со всяким тщанием я буду охранять сердце свое и стоять на камне – Христе; и этим или кругом, или укреплением я буду огражден, чтобы на меня не мог броситься лев рыкающий, и я увижу, что́ ответит мне Господь на второй вопрос. А после того, как Он ответить мне и обличит меня за мой настойчивый вопрос, я увижу, что́ должен и я с своей стороны отвечать ему“. Он превосходно и с удивительным знанием описывает человеческое нетерпение, которое мы привыкли всегда иметь в спорах, т. е. попытки приготовиться отвечать, прежде чем противник возразит нам и прежде чем мы узнаем, в чем он обличает нас. Откуда ясно, что ответ является следствием не разумного основания, но стремления к словопрению; потому что, если бы ответ был следствием основания, тогда спорящий должен был бы ожидать ответа противника и потом уже смотреть: должен ли он делать возражение, или же должен согласиться с разумным ответом противника. С другой же стороны из его выше приведенных слов: «Что бы видеть, что будет сказано во мне», нужно заметить и то, что пророческое видение и слово Божие было к пророку не внешним, а внутренним способом и было обращено ко внутреннему человеку. Посему и пророк Захария говорит: И ангел, который говорил во мне (Зах. 1, 9); и в Псалмах говорится: Я услышу,что́ скажет во мне Господь (Псал. 84, 9).
Две книги толкований на пророка Аввакума к Хроматию.
На стражу мою стал я и, стоя на башне, наблюдал, чтобы узнать, что скажет Он во мне, и что мне отвечать по жалобе моей
Вводное замечание о получении пророком излагаемого в этой главе второго Божественного ответа
Высказав пред Богом свои недоумения или жалобы по поводу господства язычников над избранным народом Божиим (I:12-17), пророк желает от самого же Бога «пророческими очами узреть решение изыскуемого» (блаж. Феодорит, с. 27). «Он говорит: на страже своею я стану, т. е. в восхищении Духом пророческим, и буду смотреть, что последует затем после плена народа и после падения города и храма… нужно заметить и то, что пророческое видение и слово Божие было пророку не внешним, а внутренним способом и было обращено к внутреннему человеку. Посему и пророк Захария говорил: И Ангел, который говорил во мне (Зах I:9), и в Псалмах говорится: Я услышу, что скажет во мне Господь (Пс LXXXIV:9)» (блаж. Иероним, 154-155). Понятия «стража» (евр. мишмерет) и «укрепление» (евр. мацор) в данном случае имеют не буквальное значение, а переносное, именно представляют символическое обозначение (как в Ис XXI:8) отправления пророческого служения; таким образом, первая половина ст. 1 может быть перифразирована так: «(Пророк говорит) пребуду в том чине, в который возведен, и не оставлю твердыни» (блаж. Феодорит). Пророки вообще были стражами дома Израилева (Иез III:17; Иер VI:17; Ис LII:8; LVI:10), которых Бог Иегова, верховный Пастырь и Страж Израиля (Пс LXXIX:2; СХХ:4), воздвигал для охранения целости и святости завета и теократии среди народа Божия - ввиду частых его уклонений от этих начал. (См. P. Laur. Die Prophetennamen des Alten Testamentes. Freiburg. 1903. s. s. 103-107). «Возвышаясь всегда и во всех отношениях над своими современниками, постоянно изрекая им наставления, обличения, угрозы, угнетения и для сего просвещаясь от Духа Божия, испытующего самые глубины Божий, - эти люди, в случаях особенно важных и сомнительных, особенно усиливали свой подвиг стояния на вверенной им духовной страже стен Иерусалимских (Ис LXII:6) и сами молитвенно вопрошали Бога о воле Его, дабы возвестить ее народу. Сия молитва вообще признавалась одною из особенных обязанностей пророков (Иер XXXII:16, 26; Дан IX:3, 20), иногда же прямо заповедывалось им Богом» (проф. Голубев, с. 863). Так и пророк Аввакум, желая получить новый Божественный по высказанным им недоумениям, по жалобе (евр. токахат) его (гл. I), собирает все свое внимание, восходит на некоторый «камень, т. е. на некоторую возвышенную и безопасную твердыню мыслей» (св. Кирилл Александр. ) и ожидает откровения Божия для передачи его людям. Таким образом, «настоящее место весьма важно в психологическом отношении - для суждения о состоянии лиц, сподоблявшихся пророческого дара. Из начальных слов места открывается, что он не был постоянно присущ душе пророков, требовал предварительно некоторого особенного к получению его настроения души, что пророки постоянно нуждались в божественном озарении и получали его только по временами по частям, как учащиеся, получив сведение о началах учения, нуждаются еще в научении о каждом из них в частности (Ис L:4). Из слов последних, что этот дар не был самомечтанием, пророчеством от сердца своего (Иер XXIII:16, 26; Иез XIII:2, 3), но словом, исходящим из уст Божиих (Ис LV:11), даром подлинно божественным» (проф. Голубев, с. 866).
Независимо от этих особенностей, речь пророка в ст. I имеет для себя параллели у Мих VII:4, 7: и в псалмах: LXXXV:9; СХХ:1; CXXII:1.