Сильно разгневался Давид на этого человека и сказал Нафану: жив Господь! достоин смерти человек, сделавший это

Таковы люди! Против других они охотно и быстро выносят решения и приговоры. И что же говорит Давид? Жив Господь! Достоин смерти такой человек, и за овечку он должен заплатить вчетверо (2 Цар 12:5-6). А что Нафан? Он не стал долго смягчать рану, но тотчас открывает ее и весьма быстро разрезает, чтобы не уменьшить чувства боли. Этот человек - ты, царь (2 Цар 12:7).

Что же говорит царь? Согрешил я пред Господом (2 Цар 12:13). Не сказал: «Кто ты такой, что обличаешь меня? Кто послал тебя так смело говорить? Как ты дерзнул сделать это?» Ничего такого он не сказал, но сознался в грехе. Что же он сказал? Согрешил я пред Господом. А что Нафан ему? И Господь снял с тебя грех твой (2 Цар 12:13). Ты сам осудил себя, я освобождаю тебя от наказания; ты благоразумно исповедался и загладил грех; ты сам себя подверг осуждению, я уничтожил приговор. Ты увидел, как исполнилось написанное: Говори ты первый о беззакониях своих, чтоб оправдаться (Ис 43:26). Какой это труд - первому сказать свой грех?

О покаянии.

Сильно разгневался Давид на этого человека и сказал Нафану: жив Господь! достоин смерти человек, сделавший это

Порою, когда речь идёт о сильных мира сего, они первыми приводят сравнения, хотя дело, очевидно, касается кого-то другого. И вот, когда они дают верное суждение о том, что очевидно относится к чужому делу, им следует задать вопрос об их собственной вине сходным же образом. Так разум, кичащийся своей временной властью, может вскипеть против корящего, потому что своим судом наступит на самое горло гордости, - и тогда он не сможет защищаться, ибо окажется осужденным своими же устами.

Случилось так, что пророк Нафан пришёл упрекнуть царя и просил его рассудить случай с бедным и богатым. И царь первым высказал суждение, после чего и услышал, что виновен сам. Теперь он совершенно не мог отрицать справедливого приговора, который он сам и вынес против себя. Так муж святой, имея в виду и грешника и царя, таким удивительным образом стремился связать виновного осознанием вины, а затем порицанием отсечь [от греха]. На некоторое время он скрыл, кого действительно имел в виду, а потом, когда уже удерживал его внимание, обрушился на него. Его порицание, вероятно, не имело бы такой силы, если бы в тот самый момент, когда он заговорил, он стал обличать его грех. Но, начав со сходства, он заострил упрёк, который был сокрыт.

Он пришёл как врач к больному, увидел, что рану придётся резать, но не уверен был в способности больного терпеть. И вот он, врач, скрыл нож [хирурга] под плащом, затем вдруг вытащил его и вскрыл рану так, чтобы больной прежде чувствовал нож, а не видел его, потому что если бы он его сначала увидел, то мог бы отказаться его почувствовать.

Пастырское правило.

Сильно разгневался Давид на этого человека и сказал Нафану: жив Господь! достоин смерти человек, сделавший это

То, с какой кротостью и сдержанностью те мужи обращались со своими женами, ясно проявляется здесь в истории царя Давида. Этот царь был увлечен жаром страсти и ослеплен временным своим процветанием, и [поэтому] вступил в беззаконное обладание женщиной, мужа которой он повелел предать смерти. И царь был обличен в сем преступлении пророком, который, когда пришел обличить царя, прибег к притче о бедняке и богаче. У бедного из всего имущества не было ничего, кроме одной овечки, а у его богатого соседа было очень много мелкого и крупного скота. И когда странник пришел к богатому человеку, то тот пожалел взять одну из своих овец или волов, но, чтобы приготовить [обед] для странника, который пришел к нему, взял овечку бедняка и приготовил ее для человека, который пришел к нему. И когда сильно разгневался Давид на этого богатого человека и потребовал смерти для него, и сказал, что за овечку тот должен заплатить вчетверо, тогда он тем самым непреднамеренно осудил своё преступление, которое сам совершил преднамеренно [в случае с Вирсавией]. И когда ему было предъявлено это обвинение и было объявлено наказание Господне за содеянное, Давид смыл свой грех глубоким покаянием. Но в притче пророка повествовалось лишь о грехе прелюбодеяния. И ничего в ней не было сказано об убийстве мужа Вирсавии Урии - об убийстве бедняка в притче ничего не сказано. Следовательно, обвинение высказано касательно одного только прелюбодеяния. И отсюда нам следует судить о том, с каким терпением он обращался со своими женами, когда был принужден казнить себя за совершенное им преступление по отношению к одной из них. Но в этом случае невоздержанность страсти постигла его как заезжий странник, но не нашла в доме его пристанища. И именно поэтому даже обличающий царя пророк назвал незаконное вожделение «странником» в доме богатого человека. И ведь не сказал, что овечку соседнего бедняка взяли, чтобы приготовить обед для царя, а сказал: чтобы приготовить [обед] для странника, который пришел к нему. Истинно, однако, и то, что в доме сына Давида, царя Соломона, сия плотская похоть бывала не как странница и случайная гостья, но как царица. И Священное Писание об этом не умалчивает, но прямо ставит ему в вину его увлечение чужестранными женщинами . Ибо в начале царства своего Соломон сгорал страстью к истине; но когда достиг её в любви духовной, то потерял её через любовь плотскую.

О христианском вероучении.

Очевидно, царь Давид не подозревал о западне, в которую сам попал. И он решил, что достоин смерти богатый человек, сделавший зло бедняку, и еще он должен и за овечку заплатить вчетверо. И это было суровое суждение и целиком справедливое. Но его собственный грех не был еще у него перед глазами: то, что сам совершил, было всё еще спрятано за спиной. Он еще не допускал собственного преступления и поэтому не был склонен отпустить грех другому. Но пророк был послан ему с этой целью. Он достал грех из-за спины Давида и положил его перед глазами царя с тем, чтобы тот мог видеть суровый приговор, вынесенный самому себе.

Толкование на Псалмы.

Сильно разгневался Давид на этого человека и сказал Нафану: жив Господь! достоин смерти человек, сделавший это

См. Толкование на 2 Цар. 12:1