И намерил он во дворе сто локтей длины и сто локтей ширины: он был четыреугольный; а перед храмом стоял жертвенник
Но нам тщательно надобно исследовать, кто суть те, которые служат Господу. Ибо не все те, которые читают, не все те, которые проповедуют, не все те, которые раздают собственность, не все те, которые чрез воздержание плоти обуздывают тело, служат Господу. Ибо те, которые читая и проповедуя, домогаются себе славы, щедро раздавая свою собственность, и умерщвляя тело воздержанием, желают себе прославления от людей, служат себе, но не Господу. Против этого Господь чрез Псалмопевца говорит: ходяй по пути непорочну, сей Ми служаше (Пс.100:6). Ибо тот имеет пятно на пути, кто в добром деле, которое творит, предполагает себе награду в земной славе, кто желает получить награду в этом миpe, и чернит в очах Божиих вид доброго дела пятном недоброго намерения. Иной, например, кипит ревностью строгости, сильно обличает пороки нечестивых; но если он имеет побуждение к этому делу не в любви к всемогущему Богу, а в собственной ревности, то в этом служит себе, а не Господу. Другой с кротоcтью переносит многое, неправедно содеваемое, для того, чтобы не было видимо, что он горд. Следовательно, он потому, что не хочет быть справедливым ради Господа, заботливостью о своей кротости служит себе, а не Господу. Итак остается, чтобы мы, трудимся ли в служении слову, раздаем ли нашу собственность нуждающимся, укрощаем ли плоть воздержаниeм, ревнуем ли, переносим ли иногда обиды с терпением и кротостью, с особенною строгостью обсуживали свое нaмepeние, потому что все, что мы делаем, должны делать не для себя, но по усердию к Господу, дабы тем, что мы делаем, не служить более себе, нежели Господу. Ибо не Господу, а себе служили те, о которых Павел говорит: все ищут своего, а не того, чего требует Иисус Христос (Флп. 2:21, по русскому переводу). Но тот же Павел с избранными братиями спешил служить не себе, но Господу, и жизнью и смертью, говоря: никто из нас не живет для себя, и никто не умирает для себя; а живем ли, живем для Господа; умираем ли, для Господа умираем: и потому живем мы, или умираем, всегда Господни (Рим. 14:7-8, по русскому переводу). Ибо святые для себя ни живут, ни умирают. Не живут для себя, потому что чрез все, что они делают, домогаются приращений духовных, и молясь, проповедуя, занимаясь святыми делами, они желают умножать число граждан небесного отечества. Не умирают для себя, потому что в виду людей они своею смертию прославляют Бога, к Которому спешат достигнуть даже смертию. Итак в смерти святых надобно нам обращать внимание не на то, сколько было им поношения от неверных, но на то, какая слава Господня возросла в сердце верующих. Если бы они искали своей славы, то в смерти верно устрашились бы терпеть столько бесчестия. Но никто из них ни живет для себя, ни умирает для себя, потому что ни в жизни, ни в смерти они не ищут своей славы. Посмотрим, для себя ли умер тот самый первый Пастырь Церкви, который жил не для себя. Пусть вопросят товарища его Иоанна, и пусть сей на основании слов Господних говорит о смерти того же самого пастыря: сие же рече, назнаменуя, коею смертию прославит Бога (Ин.21:19). Следовательно, не для себя умер тот, кто смертию прославил Бога. Итак поучимся, братие мои, тщательно обсуживать свое намерение во всем, что мы делаем, и не искать своего, если желаем служить всемогущему Богу. Но поелику мы сказали, что из верующего народа избираются на служение всемогущему Богу сыны Садоковы, то ужели в том же народе нет многих, которые оказались бы совершенно живущими по заповедям Божиим? – Решительно есть; ибо присовокупляется: и измерил притвор в долготу сто локтей, и в широту сто локтей, в квадрат (по буквальному переводу с Латинского подлинника).
Мы часто уже говорили, что долготою означается долготерпение надежды, а широтою – обширность любви. Впереди же гораздо выше (Бесед. Иез.40:19 - прим. ред.) сказано, что сотое число, в котором десять помножаются на десять, означает верх совершенства. Итак что значит притвор духовного здания, если не обширность верующих народов? Но не пусты в сердцах верующих и долготерпение надежды и широта любви, ибо они чрез веру совершают то, что могут. Поэтому чрез Павла говорится: во Христе Ииcyce не имеет силы ни обрезание, ни необрезание, но вера действующая любовию (Гал. 5:6, по русскому переводу). Итак, если в жизни верующих до некоторой степени во всех совершенно долготерпение надежды, совершенна обширность любви, совершенна уверенность веры, совершенна ревность к подвигам, то притвор храма имеет квадрат во сто локтей. В мере же квадрата нет ни одной стороны более, и нет ни одной менее, но все вместе четыре стороны имеют равное протяжение; потому что и самые те добродетели, о которых мы сказали, т.е. веру, надежду, любовь и деятельность, доколе мы живем в этой жизни, мы находим в себе самих равными их одну другой. Но любовь называется большею надежды и веры потому, что после того, как являются пред лице нашего Создателя, надежда и вера преходят, а любовь остается. Ибо ныне, насколько мы веруем, настолько любим; и насколько любим, настолько надеемся. О вере же и деятельности Апостол Иоанн говорит: глаголяй, яко познах Его (Бога), и заповеди Его не соблюдает, ложь есть (1Ин.2:4). Потому что познание Бога принадлежит вере, а соблюдение заповедей – деятельности. Итак, когда есть сила, время и место для деятельности, тогда всякий трудится настолько, насколько познал Бога; и показывает, что настолько познал Бога, насколько творит добра ради Бога. Итак добродетели верующего народа измеряются квадратом; потому что всякий, занимающийся деятельною жизнью, настолько верует, насколько надеется, и любит, и действует; настолько надеется, насколько верует, действует и любит; настолько любит, насколько верует, надеется и действует; настолько действует, насколько верует, любит и надеется. Так как в народе святой Церкви есть много и крепких по вере, и долготерпеливых по надежде, и обширных любовью, и ревностных в деятельности: то притвор храма имеет меру сто локтей в квадрат.
Ибо, чтобы нам сказать что-либо и о добродетелях их, то мы часто видим некоторых из них благоразумными по разумению, стойкими в несчастии, справедливыми на деле, умеренными в удовольствиях, и мерно со всею ревностию держащихся отличия. Когда они держатся мудрости, мужества, правосудия и умеренности, или, как некоторым угодно перечислять их, мудрости, уверенности, мужества и правосудия, то меру духовного притвора имеют в квадрат. Ибо вот самые добродетели, которые, по нашему слову, имеют добрые и верующие, состоят в таком квадрате, что одна за другую не выступает. Потому что великая добродетель есть мудрость; но если она менее умеренна в наслаждениях, менее мужественна в опасностях, менее правосудна в делах, то верно менее мудра. Велика добродетель есть умеренность; но если она менее разумеет, чем умерять себя, если менее может выдерживать несчастия мужеством, и в страхе упадает духом, если она по своей опрометчивости решается иногда на дела несправедливости, то менее умеренна. Велика добродетель мужество; но если оно менее разумеет, какие блага охранять, какому злy противостоять, если менее умеряет себя в желании наслаждения, но побеждается услаждением, если менее держится дел справедливости, и препобеждается иногда господством несправедливости, то оно менее мужественно. Велика добродетель правосудие; но если оно менее, нежели сколько должно, делает различиe между делами справедливыми и несправедливыми, если менее умеряет сердце в наслаждении миром, если менее укрепляет себя против несчастий, то менее правосудно. Итак пусть жизнь совершенных верующих измеряется квадратом, и одна сторона духовного притвора пусть имеет столько, сколько прочие другие; потому что всякий столько будет мудр, сколько будет умерен, мужествен и справедлив; столько умерен, сколько мудр, мужествен и справедлив; столько мужествен, сколько мудр, умерен и справедлив; столько справедлив, сколько мудр, умерен и мужествен. Между тем есть еще многие между ними, которые живут по плоти. Эти хотя быть может не знают письмени, и заповедей Божиих читать не могут, однако же в обращении со многими верующими верно видят те добродетели, которым подражать должны. Вот в Церкви раздаются звуки Святого Евангелия и Апостолов, вот ежедневно представляются взорам всех примеры людей добродетельных. Они не могут говорить: мы не видали того, чему бы должны были подражать. Поэтому и присовокупляется: и олтарь пред лицем храма (по буквальному переводу с латинского подлинника).
Что есть храм, если не народ верующий? Так как чрез Павла ученикам Апостольским говорится: храм бо Божий свят есть, иже есте вы (1Кор. 3:17). И что значит алтарь Божий, если не душа людей добродетельных? Они, памятуя о грехах своих, смывают пятна слезами, плоть умерщвляют воздержанием, ни в какие дела мирa сего не вмешиваются, раздают свое имение бедным, и не желают иметь того, чего не имеют. Поэтому справедливо сердце их называется алтарем Божиим, на котором от скорби сокрушения горит огнь, и сожигается плоть. И неужели мы, возлюбленнейшие братие, ежедневно не видим таковых в святом этом верующем народе, как бы в притворе храма? Ужели не взираем непрестанно на жизнь их, предложенную в пример для нас? Итак алтарь пред лицом храма, когда многие поставлены на виду святой Церкви такие, которые, памятуя о вечном суде, ежедневно в плаче сокрушения закалают самих себя в жертвоприношение Богу. Они, как выше сказано, очищают тела, поколику исполняют то, что говорится чрез учителя языков: представите телеса ваша жертву живу, святу, благоугодну Богови (Рим. 12:1). Потому что жертва убивается для того, чтобы быть принесенною. Но жертва живая есть тело, изнуренное ради Господа. Оно и жертвою называется, и живою, потому что и живо для добродетелей, и убито для пороков. Жертва оно именно потому, что уже мертво для мира сего по делам нечестивым; а живо потому, что делает все добродетели, которые может.
Но поелику под именем алтаря у нас привзошло слово о пламени сокрушения: то я считаю необходимым показать, какое должно быть различиe этого самого сокрушения. Потому что одно сокрушение есть то, которое рождается от страха, а другое то, которое рождается от любви; потому что иное значит – бегать от наказаний, и иное – желать наград. Поэтому-то законом повелевается, чтобы даже в Скинии было два алтаря, один именно внешний, а другой внутренний; один в притворе, другой пред ковчегом; один тот, который был сделан из меди, другой тот, который покрыт золотом (Исх. 39:37-38, 40:5 и далее). Но на алтаре медном сожигаются мяса, а на алтаре золотом курятся ароматы. Что это значит, возлюбленнейшие братие, что вне сожигаются мяса, внутри ароматы, если не то, что мы видим ежедневно; потому что два рода сокрушения, так как одни мучатся еще от страха, а другиe уже из любви проливают слезы? Ибо многие, памятуя о грехах своих, когда устрашаются вечных наказаний, тогда ежедневно обливают себя слезами. Они убивают то зло, которое сделали, и огнем сокрушения сожигают те пороки, которых приражения доселе еще ощущают в сердце. Что ж они такое, если не медный алтарь, на котором сожигают мяса, потому что ими доселе ещe очищаются дела плотские?
Но другие, будучи свободны от пороков, или уже омывши их продолжительными слезами, горят пламенем любви в слезах сокрушения, сердечными очами видят впереди награды небесного отечества, желают быть уже среди вышних граждан. Продолжительность странствования их кажется им жестоким рабством. Они желают видеть Царя в славе Его, и ежедневно не перестают плакать из любви к Нему (Ис. 33:17). Что такое они, если не золотой алтарь, в сердце которых зажжены ароматы, потому что горят добродетели? Хорошо же говорится о том же алтаре, что он имел положение пред завесою ковчега во святая святых. Потому что ковчегом завета соделался для нас Сам Тот, о Котором, как мы знаем, написано: в Немже суть вся сокровища премудрости и разума сокровенна (Кол. 2:3). Ковчег за завесой есть Искупитель наш на небе. Но алтарь золотой, на котором курится фимиам пред завесою, суть сердца святых, которые, будучи воспламенены великими добродетелями из любви к Богу, пламенеют святым стремлением к Тому, Кого еще не могут видеть открытым лицом. Поелику между ковчегом и алтарем есть завеса: то это значит, что то препятствие нашего повреждения, которое еще отделяет нас от видения Бога, не велико. Но доколе мы находимся еще пред завесою, нам должно гореть, как бы возженному фимиаму, пламенем любви. Чрез слезы сокрушения мы не должны желать ничего земного, ничего преходящего. Для нас достаточно должно быть Того Единого, Который все сотворил. – Проследим по желанию все, чтобы собрать душу воедино. Не страхом уже наказаний, не воспоминанием о пороках, но пламенем любви объятые, будем гореть в слезах с запахом добродетелей.
Эта молитва избранных была уже предвидена, когда в похвале невесте было сказано: кто сия восходящая от пустыни, яко стебло дыма кадящее смирну и ливан, от всех благовоний мироварца (Песн.3:6)? Потому что святая Церковь избранных, когда по пламенной любви высится в святых молитвах над сим миром, восходит чрез пустыню, которую оставляет пустою. Но как она восходит, сказано: яко стебло дыма кадящее смирну и ливан. Дым происходит от горения, как чрез Псалмопевца говорится: да исправится молитва моя, яко кадило (жертвокурение) пред Тобою (Пс.140:2). Дым обыкновенно выжимает слезы. Следовательно, дым из ароматов значит умилительную молитву, составленную из добродетелей любви. Впрочем эта молитва называется стеблом дыма, потому что, умоляя об одном только небесном, имеет такое прямое направление, что решительно не уклоняется к прошению земного и временного. И замечательно, что она называется, не лозою, но стеблом (лозишкою), потому что иногда в жару сокрушения сила любви бывает так тонка, что ее не может понять тот самый дух, который заслужил иметь ее чрез озарение.
Но хорошо говорится: кадящее смирну и ливан. Ибо ладан по закону Господню зажигается при жертвоприношении. Смирною же бальзамируются тела умерших, дабы они не были вредимы от червей. Следовательно, жертвоприношение смирны и ливана (ладана) приносят те, которые и тело изнуряют для того, чтобы не обладали ими пороки повреждения, и приносят благоухающую пред лицом Господа жертву любви своей, и предают самих себя Богу в святых добродетелях. Поэтому-то и там присовокупляется: от всех благовоний мироварца. Благовоние мироварца есть добродетель хорошо действующего. И надобно заметить, что добродетели хорошо действующих называются не мастями, но благовониями. Ибо когда мы делаем что-либо доброе, тогда приносим в жертву масти. А когда мы обсуживаем даже самое то добро, которое делаем, и при тщательном обсуждении обращаем внимание на то, чтобы в нем не было чего-либо нехорошего: тогда как бы из мастей извлекаем благовония, чтобы тонее курить нам пред Господом молитву свою с разборчивостью и любовью.
Вот, возлюбленнейшие бpaтиe, мы, по милости Божией, прояснили это пред вами, как могли. Но никто да не укоряет меня за то, если я после сей беседы умолкну; потому что, как все вы видите, наши напасти увеличились до чрезмерности: со всех сторон мы окружены мечами, со всех сторон угрожает нам опасность смерти. Одни возвращаются к нам с оторванными руками, другие пленены, о третьих слышно, что они убиты. Я уже нахожусь вынужденным удержать язык от объяснения, потому что скорбит душа моя о жизни моей (Иов. 10:1). Пусть уже никто не просит от меня объяснения святого Писания, потому что обратишася в плач гусли моя, песнь же моя в рыдание мне (Иов. 30:31). Око сердца уже не презирает в прояснение таинств, потому что воздрема душа моя от уныния (Пс. 118:28). Уже не сладостно для души чтение, яко забых снести хлеб мой от гласа воздыхания моего (Пс. 101:5-6). Но кому не хочется жить, тот может ли возвещать о таинствах в смыслах Св. Писания? И я, который ежедневно принужден бываю пить горькое, могу ли когда-либо подносить питие сладкое? Что ж теперь остается, если не то, чтоб мы среди ударов, которые терпим за свои беззакония, со слезами благодарили Господа? Ибо Он, Который сотворил нас, соделался и Отцом для нас чрез духа усыновления, дарованного нам. И Он иногда питает детей хлебом, а иногда вразумляет их розгою; потому что чрез скорби и награды воспитывает их к наследию нескончаемому. Итак да будет слава всемогущему Господу нашему Иисусу Христу, Который живет и царствует со Отцем в единении Святаго Духа, Бог, чрез все веки веков. Аминь. Конец, и Богу слава, Ему же честь и держава всегда, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
И намерил он во дворе сто локтей длины и сто локтей ширины: он был четыреугольный; а перед храмом стоял жертвенник
Величина внутреннего двора определена числом, служивших всегда символом самой совершенной полноты и законченности, 100 локтей, и выражена в наиболее совершенной фигуре - квадрате (длина и ширина одинаковы). Эта величина исчисляется несомненно так, что углы между воротами не принимаются во внимание (исчисляется величина только квадрата ee'ff' на 3 плане): в противном случае свободное пространство двора равнялось бы только 50 x 50 локтей и было бы очень узким. Стоявший в середине этого квадрата жертвенник мог быть видим одинаково со всех 3 ворот, пред которыми на внешнем дворе стоял молящийся народ. Об устройстве жертвенника в XLIII:13 и д.